С друзьями и родными простившись на перроне,
Тринадцатого мая (запомни этот день!)
Тринадцать пассажиров в тринадцатом вагоне
Достали из карманов «13-й портвейн».
(С) В. Москвин.
Очень думательная книжка ("поэма"). Её надо читать вслух. Жаль, что я не могу себе позволить открыто вслух ругаться матом (он там есть), кроме того, часть слов заменена многоточиями (часть мата осталась не замазанной, поэтому я недоумеваю -- это кто-то часть многоточий восстановил, это авторский ход, или там был такой ужасный мат, что замазали именно его?). Это затрудняет чтение вслух.
Помните, я писал, что "Ночь на галактической железной дороге" это японская "Алиса в стране чудес"? Так вот, это -- алкогольная "Алиса в стране чудес". Или алкогольная "Ночь на галактической железной дороге".
Я обычно не пью. Только так, по праздникам. Это происходит так редко, что я помню, что
пил, но вот чт
о я пил и в какой последовательности? До "слезы комсомолки" всё было относительно нормально, потом начались трэш, угар и содомия. Это я про сюжет поэмы, если что.
Я читаю эту поэму едучи в автобусе. И меня пробирает дрожь. Наверное, потому что на улице холодно, а автобус плохо топят.
Я читаю это поэму в метро. И меня пробирает дрожь. В метро тоже плохо топят.
Я еду из Москвы, но не в Петушки. И я еду в Москву, но не из Петушков.
Выхожу из метро и не хочу идти быстро. Но всё равно получается быстро. На улице холодно.
Один день выхожу, другой выхожу. А мысли клубятся. Сильно растормаживает сознание. Хочется их все записать. Но на улице холодно. Поэтому я их не записываю -- ведь для этого надо достать карандаш и бумажку. Запомнить бы хотя бы, чтобы потом записать. Стоп, это уже кто-то записал. Что ж.
Со стилем и грамматикой у автора прекрасно, но вот орфография в некоторых местах вызвала вопросы. Буду считать, что это либо литературный приём, либо ошибка OCR.
Хотел бы отметить наличие и в Алисе, и в Ночи на галактической железной дороге, и тут сцены проверки билетов контролёром. Представлю их тут:
(контролёр!)
Ночь на галактической железной дороге
— Это приборы, которые измеряют скорость воды. Вода тоже… — только и успел сказать птицелов, как вдруг сзади раздался голос:
— Прошу предъявить билеты!
Рядом с мальчиками и птицеловом вдруг возникла высокая фигура кондуктора в красной фуражке. Птицелов молча вынул из кармана маленький листок. Бросив на него взгляд, кондуктор отвел глаза и протянул руку к Джованни, пошевелив пальцами, будто спрашивал: «А ваши билеты?»
— Э… — замялся Джованни, не зная, что делать, а Кампанелла, как ни в чем не бывало, вытащил маленький серый билетик.
Джованни растерялся, засунул руку в карман пиджака, в надежде найти хоть что-то и обнаружил там довольно большой сложенный лист бумаги. Теряясь в догадках, откуда он взялся, Джованни поспешно вытащил его. Это был сложенный вчетверо лист зеленого цвета размером с открытку. Поскольку кондуктор тянул к нему руку, он, не задумываясь, сунул ему эту бумажку, а кондуктор почтительно ее раскрыл, вытянувшись в струнку. Читая бумагу, он то и дело расстегивал и снова застегивал пуговицы на форменном пиджаке, а когда смотритель маяка с любопытством заглянул в бумагу, Джованни почувствовал в груди жар от волнения. Должно быть, это был не билет, а какое-то удостоверение.
— Это вы принесли из трехмерного мира? — спросил кондуктор.
— Понятия не имею, — ответил Джованни. Он решил, что теперь все в порядке, посмотрел на кондуктора и хихикнул.
— Благодарю вас. Мы прибываем в Южный Крест примерно в три часа, — сказал кондуктор, отдав бумагу Джованни, и пошел дальше.
Кампанелла с нетерпением заглянул в бумагу, будто дождаться не мог этого момента. Джованни тоже захотелось скорее посмотреть, что же там такое написано. Однако там оказались всего лишь десять каких-то знаков на фоне черных виньеток. Они молча смотрели на узоры, которые, казалось, затягивали их в себя. Птицелов искоса взглянул на бумагу и поспешно сказал:
— Это серьезная бумага! С ней можно доехать до самых небес. И не только до небес, это пропуск, с которым можно свободно перемещаться где угодно. При наличии такой бумаги можно ехать куда угодно даже по железной дороге Серебряной реки несовершенного четвертого измерения. Да, вы, я вижу, важные птицы!
— Ничего не понимаю, — покраснев, ответил Джованни, сложил бумагу и убрал ее в карман.
Москва-Петушки
— Контролеры! Контролеры!.. — загремело по всему вагону, загремело и взорвалось: «Контролеры!!»
Мой рассказ оборвался в пикантнейшем месте. Но не только рассказ оборвался: и пьяная полудрема черноусого, и сон декабриста, — все было прервано на полпути. Старый Митрич очнулся, весь в слезах, а молодой — ослепил всех свистящей зевотой, переходящей в смех и дефекацию. Одна только женщина сложной судьбы, прикрыв беретом выбитые зубы, спала, как фата-моргана…
Собственно говоря, на петушинской ветке контролеров никто не боится, потому что все без билета. Если какой-нибудь отщепенец спьяну и купит билет, так ему, конечно, неудобно, когда идут контролеры; когда к нему подходят за билетом, он не смотрит ни на кого — ни на ревизора, ни на публику, как будто хочет провалиться сквозь землю. А ревизор рассматривает его билет как-то брезгливо, а на него самого глядит изничтожающе, как на гадину. А публика — публика смотрит на «зайца» большими, красивыми глазами, как бы говоря: глаза опустил, мудозвон! Совесть заела, жидовская морда! А в глаза ревизору глядят еще решительней: вот мы какие — и можешь ли ты осудить нас? Подходи к нам, Семеныч, мы тебя не обидим…
До того, как Семеныч стал старшим ревизором, все выглядело иначе: в те дни безбилетников, как индусов, сгоняли в резервации и лупили по головам Ефроном и Брокгаузом, а потом штрафовали и выплескивали из вагона. В те дни, смываясь от контролера, они бежали сквозь вагоны паническими стадами, увлекая с собой даже тех, кто с билетом. Однажды, на моих глазах, два маленьких мальчика, поддавшись всеобщей панике, побежали вместе со стадом и были насмерть раздавлены — так и остались лежать в проходе, в посиневших руках сжимая свои билеты…
Старший ревизор Семеныч все изменил: он упразднил всякие штрафы и резервации. Он делал проще: он брал с безбилетников по грамму за километр. По всей России шоферня берет с «грачей» за километр по копейке, а Семеныч брал в полтора раза дешевле: по грамму за километр. Если, например, ты едешь из Чухлинки в Усад, расстояние девяносто километров, — ты наливаешь Семенычу девяносто грамм и дальше едешь совершенно спокойно, развалясь на лавочке, как негоциант…
Итак, нововведение Семеныча укрепляло связь ревизора с широкою массою, удешевляло эту связь, упрощало и гуманизировало… И в том всеобщем трепете, который вызывает крик: «Контролеры!!» — нет никакого страха. В этом трепете одно лишь предвосхищение…
Семеныч вошел в вагон, плотоядно улыбаясь. Он уже едва держался на ногах, он доезжал обычно только до Орехово-Зуево, а в Орехово-Зуеве выскакивал и шел в свою контору, набравшись до блевотины…
— Это ты опять, Митрич? Опять в Орехово? кататься на карусели? с вас обоих сто восемьдесят. А это ты, черноусый? Салтыковская — Орехово-Зуево? Семьдесят два грамма. Разбудите эту блядь и спросите, сколько с нее причитается. А ты, коверкот, куда и откуда? Серп и Молот — Покров? Сто пять, будьте любезны. Все меньше становится «зайцев». Когда-то это вызывало «гнев и возмущение», а теперь же вызывает «законную гордость».. А ты, Веня?..
И Семеныч всего меня кровожадно обдал перегаром:
— А ты, Веня? Как всегда: Москва — Петушки?..
[дальше идёт ещё целая глава про Семёныча, которую я тут не привожу]
Алиса в Зазеркалье
— Ваши билеты! — сказал Контролер, всовывая голову в окошко.
Все тут же предъявили билеты; размером билеты были не меньше пассажиров, и в вагоне поэтому сразу стало очень тесно.
— Та-ак, — протянул Контролер и сердито взглянул на Алису. — А где твой билет, девочка?
И все хором закричали («Словно припев в песне», — промелькнуло у Алисы в голове):
— Не задерживай его, девочка! Знаешь, сколько стоит его время? Тысячу фунтов — одна минута!
— К сожалению, у меня нет билета, — испуганно сказала Алиса. — Там, где я села, не было кассы…
И хор голосов подхватил:
— Там не было места для кассы! Знаешь, сколько стоит там земля? Тысячу фунтов — один дюйм!
— Не оправдывайся, девочка! — сказал Контролер. — Надо было купить билет у машиниста.
И снова хор голосов подхватил:
— У человека, который ведет паровоз! Знаешь, сколько стоит дым от паровоза? Тысячу фунтов — одно колечко!
— Лучше мне промолчать, — подумала Алиса.
На этот раз, так как она не произнесла ни слова, никто ничего не сказал, но, к величайшему ее удивлению, все хором подумали (Надеюсь, ты понимаешь, что значит «думать хором», потому что мне, по правде говоря, это неясно):
— Лучше промолчи! Знаешь, сколько стоит разговор? Тысячу фунтов — одно слово!
— Сегодня мне всю ночь будет сниться тысяча фунтов! — подумала Алиса.
А Контролер все это время внимательно ее разглядывал — сначала в телескоп, потом в микроскоп и, наконец, в театральный бинокль. Наконец, он сказал:
— И вообще ты едешь не в ту сторону!
Опустил окно и ушел.
31.01.2013 в 20:01
\\ Начитанный Boss Nigger
31.01.2013 в 21:01
31.01.2013 в 21:37
05.02.2013 в 00:01
05.02.2013 в 00:17